ЭКОПОРТ
Андрей НОВИКОВ
Благодушие деспотов
Почему я против амнистий
В Рыбинске среди бела дня какой-то отморозок вырвал из рук сумку, сбил налетом меня сзади, изорвав одежду, перепачкав в грязи... Блин. Знакомые потом говорили: что ж вы в темных переулках ходите? Так не темным он был! В том-то и дело.
Прокручивая затем происшедшее, пришел к немудреному выводу, кто это был. ВЫШЕДШИЙ ПО АМНИСТИИ. Ни “простой” хулиган, ни тем более бандит так в маленьком городке действовать не будет, потому как в маленьких городках обычно все становится известно на следующий день. Так что либо “гастролер”, либо амнистированный. Это только у них, амнистированных, может быть такое ЧУВСТВО СВОБОДЫ в “чужом” пространстве, такая наглость: подбежать, схватить и скрыться.
Никогда не думал, что окажусь консерватором в уголовных взглядах. А оказалось, что я против амнистии.
...Знаю, что это не первый уже случай. Особенно в провинциальных городах. То здесь, то там попадаются люди, как говорят в психологии, с неадекватным поведением, с непривычной какой-то дикостью, жестокостью в глазах. Понять, кто они, можно с первого взгляда. Возьмите любого пса, продержите его неделю в закрытой квартире, а потом выведите погулять. Что он будет делать? Обежит с радости все кусты, погонится за котом, вскочит на первую попавшуюся суку... В принципе это естественная реакция. Государство, которое “разом” выбрасывает заключенного из “мест лишения свободы” в места, где есть ВИДИМОСТЬ такой свободы, мне кажется, само плодит рецидивистов. Это, кстати, серьезная проблема адаптации, над которой стоит подумать. В России традиционно два полюса: “тюрьма и воля”. В тюрьме – прессинг, давление в сотни атмосфер, на “воле” – опьянение. Кессонная болезнь свободы. Человек выходит из тюрьмы, и вновь совершает преступление, и тут же опять садится. Нет, я не сторонник ужесточения наказания. Но выпускать “по амнистии” такая же глупость, как и “сажать всех подряд”. Есть что-то ужасное в том, что в России испокон веков существуют только вот эти две крайности. Либо деспотия, либо “воля”.
Кстати, задумывались ли вы вообще над тем, что представляет собой институт амнистии?
По-моему, ни в одной демократической стране нет ничего похожего на МАССОВУЮ амнистию. Когда тысячи людей выпускают по случаю инаугурации нового президента, это ведь, если подумать, бред! Пережиток самодержавия: хочу – казню, хочу – милую. Если государство способно бездумно выпустить к “праздничной дате” сотню-другую, то это означает и обратное: с такой же легкостью оно и посадить может сотню-другую. Амнистия – это благодушие деспотов. Кто легко карает, тот легко и “милует”. Я против таких амнистий. Если у государства взыграла гуманность, пусть оно лучше сделает человечными условия содержания людей в тюрьмах, отменит карцеры и пытки. Пусть, наконец, ЛУЧШЕ ВООБЩЕ НЕ САЖАЕТ, чем, поставив на человеке клеймо, изуродовав его душу тюремным опытом, вышвыривает его “на свободу”.
...Никогда не мог понять одной странной вещи: почему амнистии происходят всегда при смене власти? В марте 1917-го из тюрем выпустили уголовников. Берия, став наркомом внутренних дел в 1938 году, с чего начал? С амнистии! И буквально через несколько месяцев начался такой вал репрессий, по сравнению с которым предыдущий ежевский период кажется робкой прелюдией.
А вспомните тех, кому посчастливилось выйти “оттуда”: человек менялся на всю жизнь. Потупленные глаза, стиснутые скулы, сгорбившаяся спина. Хорошая школа гражданина: посадить, а затем выпустить.
С чего начинал Хрущев? С амнистии. С холодного лета пятьдесят третьего. Чем закончил? Расстрелами валютчиков, “психушками” для диссидентов... И эта традиция продолжалась при каждой смене руководства.
В амнистиях как актах высшего помилования заложена какая-то странная социальная энергия. Государство не просто клапан приоткрывает, “чтоб не рвануло”. Оно делает амнистированных своим ресурсом, как бы создает себя заново из “несправедливо посаженных”: вспомним, сколько “реабилитированных” в 53-м стали интеллектуальной элитой страны.
Мы говорим о криминалитете как о “теневой стороне” общественной жизни, способной, словно в ленте Мёбиуса, мгновенно переходить в легальную и открытую, а ведь начало этому было положено тогда, в пятьдесят третьем, когда был вскрыт ГУЛАГ. Далеко не все вышедшие оттуда были “блатными”, но идея “черпать воду снизу”, истеблишментировать криминальные (или просто теневые) элиты пошла, увы, оттуда. Из холодного лета пятьдесят третьего...
Весь наш “посткоммунизм” напоминает в некотором смысле амнистию. Все мы граждане тоталитарного государства, в каком-то смысле “вышедшие на свободу”. А государство, питаясь теневыми элитами, постоянно ввергает себя в рецидивы репрессий. Побольше посадишь – побольше возьмешь потом.
Амнистируя, государство получает взамен если и не преданных рабов, то, по крайней мере, познавших фунт лиха граждан. Видимо, это важно для функционирования государственной машины. Сажать, а потом выпускать. Снова сажать и снова выпускать. Так оно и идет. Посадка – воля. Посадка – воля. А потом, глядишь, и грань между ними стерта...
© "Литературная
газета", 2000
